КОМАНДИРОВКА - Страница 68

Лапище химика Ланке словно экскаватроным ковшом сгребло Ванькину пятерню. Затем дошла очередь до Муфлиха – тот опасливо схватился за нее обеими руками, как положено по арабской традиции. Его кисти выглядили просто детскими в пропорциях этого гиганта. Прошли в палатку. Чтобы защититься от надоевшей пыли химики включили фильтрационную установку – внутри было чисто как в операционной, но приятно кондиционированный воздух имел весьма специфический запах. Не то что бы воняло, но как-то едва уловимо и не совем приятно пахло какой-то горелой синтетикой – неповторимый специфический запах военых воздушных фильтров, которыми несет везде – от штабов до операционных. Впрочем ошущается такое только первые минуты, затем перестаешь воспринимать эти «ароматы».

Подполковник Ланке налил из термоса кипяточку, кинул туда травяного чаю из кисленьких лепестков гибискуса -этот парень просто обожал всякие экзотические чаи, что весьма необычно для американца, а тем более в погонах. Обычно такая братия пробавляется исключительно кофейком без сахара, даже когда поздновато для кофе. «Спальных апартаментов» для новоприбывших никто не подготовил. Решили, что вещи можно кинуть в лабораторной палатке, а отправиться спать в обычную солдатскую палатку роты химразведки – там полно ребят в караулах и уж пара свободных мест отыщется всегда. Ланке запросил на связь какого-то капитана, видать командира той роты. Рация недовольно ответила нечто нечленораздельное с гулким журчанием – похоже капитан сидел в сортире, где полет струи в яму явление весьма звучное. Однако такая «мелочь» никого не смутила, кэп поинтересовался, имеются ли у «сивиков» свои спальники, и облегченно вздохнул, не то сделав свои дела, не то узнав, что спальники есть. Найти место не проблема, а вот закон о неприкосновенности частной собственности на уровне солдатской постели здесь нарушать не принято даже в полевых условиях. Эх, где ты родная советская казарма, где можно было без брезгливости забраться в первую попавшуюся свободную койку ушедшего в караул. Условились, что за «сивиками» зайдут через час, палатка рядом, но надо дождаться ночного развода. А пока можно попить «химического» чайку и всласть потрепаться с подполковником, на войне все всегда заняты до безобразия и такие моменты выпадают редко.

Даниэл Ланке оказался очень даже потомственным военным – его дед Отто Ланке служил радистом на гитлеровской субмарине. Кто знает хоть немного историю войны союзнических армий, то наверное слышал о легендаах в Мексиканский залив, где немецкие Ю-боты умудрялись забираться даже к устью Миссиссиппи. Насколько успешно фашистские подлодки шустрили по началу войны, расстреливая суда в Северной Атлантике, настолько же безуспешным оказалась их задумка блокады американских берегов. Мало кто оттуда вернулся – субмарины весьма эффектино обнаруживались американскими «Каталинами», специальными гидросамолетами, а затем или сразу топились с воздуха, или гибли через часок от глубинных бомб, сброшенных пограничными кораблями береговой охраны. Всплывать немцы бычно отказывались и гордо тонули, кроме одного случая… Как уж там было дело дед внуку не особо рассказывал, кроме самого факта – преданный фюреру штурман Ланке попал в плен в самом курортном местечке, где-то под кокосовыми пальмами близ Майями. Ну а в плену видать сменил нацистскую идеологию на… На черт его знает какую – нет в Америке идеологии, кроме дежурных фраз о свободе и заклинания «будь тем, кем можешь быть». Уж кем там смог быть пленный немец Ланке мы не знаем, но войну он закончил в погонах, а не арестантской робе. Правда к концу войны орел у него на форме крылышки вниз сложил и свастику где-то потерял – из нацистского стал вполне американским. После войны надобность в таком специалисте сразу отпала, но и уезжать назад в Германию уже не хотелось. На гражданке пришлось скитаться по колледжам, преподавать то лоцманское дело, то немецкий язык. А вот сын Отто боевой дух деда унаследовал на сто процентов и отбубенил уже полную выслугу – прослужил двадцать два календарных года в Нэйви (Американских ВМФ), да на тех же подлодках. Хотя нет, не на тех же – уже на ядерных. Был он там специалистом по регенерационным установкам воздуха, что всегда со всякой химией и фильтрами связано. Небось поэтому сын сына, то бишь внук Отто Ланке, Даниэл Ланке оказался отступником – хотя военную династию не прервал, но дедовскую любовь к флоту не унаследовал и пошел в сухопутные войска. А вот отцовское дело он весьма даже усилил и преумножил – всякой химиии и фильтров под его началом было куда больше, чем у отца. Немецкого Даниэл Ланке не знал вообще, за исключением пары детских песенок, у которых, к своему стыду, полностью забыл смысл. Свои нацистские корни он вспоминал вполне охотно, но рассказывал о них буднично и без комплексов – без гордости или наоборот, смущения.

Занятная родословная Ланке всплыла в разговоре только благодаря Ванькиному русскому акценту – в Америке каждый встречный и поперечный имеет имигрантские корни и при удобном случае такое поминает. Однако кроме, ну может быть китайцев, из культуры предка-эмигранта через пару поколений не остается абсолютно ничего, за исключением самого факта, что дед был из Германии, России, Пакистана, Парагвая и т.п. Коренных то почти нет. То есть по статистике они есть, и в абсолютном исчеслении их более четырех миллионов (хотя это жалкие полтора процента). В большинстве своем, американские индейцы, ну разве за исключением навахо и эскимосов, это давно уже самые обычные американцы. Ассимиляция сделала свое дело – наиболее воинственные племена просто погибли, а самые мирные стали самыми воинственными. Не удивляйтесь – процент военнослужащих среди навахо самый высокий по Америке. Секрет такого феномена очень прост – их язык считается стратегическим национальным достоянием. Кодировка радиосигнала это хорошо, но скажите, много ли специалистов на русской Лубянке или китайской Жонг Нан Хай владеют языком навахо? Конечно, кто-то владеет, но таких единицы. Английским же владеют почти все образованные люди, пусть в минимальной степени. Поэтому там где требуется радист, особенно при спецоперациях, идет индеец племени Навахо. Традиция родилась во время Второй Мировой и продолжается по сей день. Тогда на Тихоокеанском театре в наушниках изумленных японцев впервые вместо понятного английского зазвучали грудные звуки виндтокеров (wind talkers – буквально «говорящие ветром»). Язык Навахо не преподается нигде, кроме самой резервации (кстати своими размерами превышающей многие штаты), и чтобы его знать, надо родиться навахо – то есть американцем в тясяча-двухсотом поколении, если считать с момента заселения Американского материка видом homo sapiens. Трудно судить, как индейцы смотрят на то явление, что называется современная Америка с позиций геноцида их предков, но если сравнивать, например с чеченцами, то феномен они абсолютно противоположный – таких патриотов своей страны еще поискать надо. И похоже дело тут совсем не в федеральных дотациях резервациям. Америка их родная страна, и в куда большей степени своя, чем для любого, пусть очень хорошо адаптировавшегося эмигранта. Хотя за исключением двуязычности, реального отличия от остальных американцев мало. Волчьи хвосты и орлиные перья, бубны и трубки мира больше маскарад для остальной Америки, чем символы потаенного смысла «земли предков».