– Мистер Доу и мистер Хузейма? Будем знакомы, ваш непосредстенный начальник по медицинской части, полковник Лиза Гилберт.
Лиза протянула руку и довольно хорошей хваткой выдала дежурные, но весьма мужские рукопожатия. Ванька ответил что-то такое нейтральное с легким комплиментом. Лиза вырвала руку, уперлась кулаками в свои бока:
– Доктор Доу! Спасибо за комплемент. Какого черта вы сюда претащили свою подвижную лабораторию? Какой идиот вам позволил отвлекать грузомощности каравана на грузы 25-й необходимости? Куда мне прикажите девать все это дерьмо? Всю эту вашу экспертную дрянь надо завозить только по окончанию войны, и на передовой ей совсем не место! Кретины, дебилы и мудаки! Все – начиная со Штаба в Катаре и кончая Пентагоном. У нас тут армия, и мы воюем, а не занимаемся благотворительностью, а они мне восемнадцать метрических тонн лабораторного говна на переднюю линию! Да это же психиатрия – по такому факту надо клинический диагноз ставить и гнать из армии по статье «остро-прогрессирующая шизофрения»!
Упс, вот те и здрасьте… Ваня пооправдовался немного, сославшись на еще довоенное стратегическое планирование в Вашингтоне, на супер-важность их миссии, на приказ из самых верхов. Хотя… Хотя ему самому была видна довольно очевидная глупость доставки всего груза прямо сейчас. Не нужно все это в их первых вылазках. Действительно одна тонна была просто необходима, к ней тонны три еще как-то можно было обосновать, а остальное могло дожидаться месяцы, ну по крайней мере недели. Черт с ней, с ситуацией – привезли, так привезли, не тащить же назад. Да и не велика забота угол складской палатки занять, пусть себе лежит до нужных времен – жрать не просит, а то глядишь и пригодится по случаю. Уж складская палатка то надеюсь найдется? Палатка нашлась, и Ванькиному барахлу обеспечили хранение наравне с остальными, куда более важными грузами.
Лиза Гилберт, как Наполеон под Ватерлоу, выкинула вперед руку в приказном жесте: «быстро ко мне в машину». Ванька подтолкнул безмолвного Муфлиха, явно оторопевшего от подобной «женской ласки». Ему-то, привыкшиму к традиционной арабской патологической женской покорности, такое показалось верхом унижения. Айван шопотом пошутил: «ниче, парень, привыкай к цивилизации, мать ее!» «Сивики» подхватили рюкзаки и резво забрались в начмедову санитарку. За ними влезла Лиза и коротко бросила водиле, чтоб «сгрузил» гражданских у химиков, пусть те их спать укладывают, у меня мол дел еще невпроворот. По пути к передвижной лаборатории хим-бак-разведки Ваньку так и подмывало спросилть Лизу насчет ее пистолета. Эх, жаль в Америке отчества не изобрели… Как бы мило звучало: «Лизавета Степанна, какого… вы устав так грубо нарушаете? „Магнум“ то не полуавтоматик, не положено!» Вместо этого получилось по-американски вежливо:
– Лиза, извиняюсь, но ваш пистолет вроде выглядит не совсем табельно…
– А-а-а, да насрать! Большая пиписька, вот и ношу. Рукоятка тяжелая, можно как молоток использовать. А что неуставной… Фак его – с малого растояния лупит, как шотган – если в голову, точно как арбуз об стенку (shotgun – крупнокалиберное помповое ружье). Ну а в Штаб я его не беру – обычный армейский цепляю, чтоб мужики размерам не завидовали!
Весьма искренний ответ, никаких тебе фрейдистских комплексов и недомолвок в духе кисейных барышень. С таким «простым парнем» тянуло поговорить, но дальнейшего разговора не склеилось – Лиза села на рацию и стала обзванивать начмедов полков, уточняя график пополнения текущих потребностей; заодно справляясь о количестве эвакуированых за сутки. Не дожидаясь официальной сводки, в обход бригадных рапортов, она все данные быстро вбивала в свой полевой компьютер, попутно бормоча что-то себе под нос – цифры пополам с матюками. Отвлекать начмеда от начмедства стало как-то неловко, и ребята остаток пути скромно промолчали. Вот промелькнул серый прорезиненный бок «химической» палатки, потом бурт из каких-то ящиков, а затем в вездеход внезапно озарился лунно-белым светом ярких ртутно-галогенных прожекторов. Прибыли в головное подразделение армейской химразведки – конечный пунк прибывания до окончательного взятия Багдада.
– Все, ребята, спешивайтесь. Айван, приказываю дальше меня беспокоить напрямую, как только вскроешь труп с легочной чумой или острым ви-газововым отравлением. Все остальные неотложные нужды решайте через начальника армейского ЭРДЕКа, лейтенант-полковника Даниэля Ланке (lieutenant colonel – подпол), а с завтрашнего дня действуйте по своему прямому Пентагоновскому предписанию. Пардон, ребята, но у меня и так геморроя с вагинитом хватает, чессказать некогда о вас заботиться (геморрой -заболевание прямой кишки, вагинит – воспаление влагалища). Ну а если после, ну в смысле когда война закончится, будешь в Массачусетсе, то вот моя визитка – заходи, с мужем познакомлю, посидим, поговороим. А пока… Пошли вы к черту – дел у меня невпроворот! Уж извините за откровенность.
Деваться неуда, в такой ситуации за откровенность, хочешь, не хочешь, а пришлось извинить. Пока стаскивали рюкзаки, Лиза вызвала на прямую связь господина Ланке. Тот тоже оказался уже в курсе. Метрах в пяти от санитарки откинулся полог барачной палатки и от туда вышел здоровый вояка в ранге подполковника химзащиты. К своей щеке он прижимал рацию, но приблизившись к окну транспортера понял глупость положения – звонил то он чертез спутник, будучи в метре от того с кем разговаривал. Лиза опустила стекло, а подполковник Ланке с улыбкой вырубил рацию. В окно вползла его здоровая лапища. Вначале подполковник пожал Лизину миниатюрнию ручку и лишь потом козырнул. Видно, что Лизу здесь любят и уважают – рукопожатия в Америке куда менее популярны, чем в России. Ланке бросил пару дежурных, малозначащих фраз, вроде как соблюдая формальную субординацию перед начмедом, та улыбнулась и откозырялась в ответ. Затем полковник Гилберт изрекла весьма гражданское «до встречи, парни», ее вездеход рявкнул своим движком и, оставив запах горелой соляры, скрылся в темноте. Все обещанные Шреком «материнские заботы мамы Лизы» закончились. Оно и к лучшему – отчитываться перед армейским медицинским начальством за каждый шаг не хотелось. Чем дальше начальство, тем спокойней жизнь – эту неприложную аксиому Ваня крепко усвоил, еще будучи советским рядовым.