Короткими перебежками добрались до дома. Дом оказался пуст, наверное перед атакой порекомендовали хозяевам убраться. Разложили раненных, заняли оборону. Теперь позиция уверенно позволяла дождаться подкрепления – появления федаинов можно было ожидать только через ту же самую ограду, где минуту назад прыгали сами. Такое тактическое преимущество обороняющегося стало очевидным для федаинов – на штурм дома оне не пошли, однако солдаты из своего укрытия абсолютно не могли видеть, что твориться на дороге, и это арабы тоже поняли. Поняли и воспользовались. В таких случаях партизаны действовали крайне быстро и в основном по одной схеме – большая часть отряда моментально уходит или разбегается, а небольшая часть бежит на место боя снимать кино – бесконечный сериал под названием «Аллах Акбар», собирать трофеи, искать раненых и трупов. Времени у них всегда в обрез – с минуты на минуту появится самолет-разведчик или того хуже боевая авиация или, убежать потом будет трудно. А уж если дотянули до подхода наземного подкрепления, то шансов уцелеть может и вовсе не остаться.
Юрий лежал в своей норе и как мог вслушивался бой, пытаясь понять, что же там происходит. Близкое попадание двух гранат здорово сказалось на его слухе – на фоне головной боли и сильнейшего звона в ушах, реальность звуков стала «ватной», порой даже трудно понять, откуда доносятся взрывы. Что это? Разрывы наших гранат или арабских? Ага, сплошная пальба, скорее всего «Калаши», сухие короткие очереди «двойками», это М-16… А почему вдруг все стихло? Неужели всем конец?! Куда делся патруль? Слух потихоньку восстанавливался – вот уже слышен треск огня на горящей технике. И стон. Юрка понял, что брустверок и труба спасли не одного его – ведь всего в метре лежал Макс, и то что сержант все еще жив, сейчас стало очевидно. Эх вылезти бы, но черт, знать бы что там. Эти раздумья быстро оборвал новый звук – по дороге на малой скорости ехала машина. Явно легковушка и явно не наша. Звук то приближался, то замирал на одном месте, а вот к нему примешались негромкие крики на арабском и хлопанье дверей. Похоже, что арабы для экономиии времени подкатили на место засады на каком-то транспорте, слышалась их беготня с характерным шарканьем ног в их любимых пластмассовых шлепках на босу ногу. Картина дополнялась периодическим металлическими звуками – похоже торопятся подобрать трофеи. Наконец ровно в центре Юркиного «окошка» появилось колесо. Из-за все еще горящей дороги легковушка как могла съехала на обочину. Колесо исчезло, и потянулась красная облупленная бочина, затем заднее колесо. И тут стоп – колесо стало, аккуратно вписавшись в Юркин «видоискатель».
Дверь кажется хлопнула совсем на ухом. Потом арабская речь, смешки. Им ответом и совсем не кстати раздался очередной стон Макса. Арабы возбужденно загалдели. Глухой звук увязших в песке ног, а вот и сами ноги – белые штаны и грязные пальцы выглядывающие из дешевые заношенных сланцев. Кто-то еще шаркает по асфальту. Сколько их? Только трое? Эх, лишь бы из «Калаша» очередь по трубе не дали – эта жесть для пули как бумага. Юрка лежит, не дышит. Кто-то с грохотом прыгнул на трубу, Юркино сердце так предательски заколотилось. Кто-то защелкал сержантским пистолетом, который совсем недавно бросил Юрий. Арабы опять загалдели – очевидно они обсуждали только что прошедший бой. Похоже, что Юрку они искать не собираются – скорее всего по пустому пистолету они «догадались», что найденный раненный и есть тот боец, по которому стреляли из гранатомета, и который отстреливался из пистолета. Потом вдруг раздался громкий смех, и прямо перед Юркиным носом упором на трубу поставили автомат Калашникова с двумя длиннющими пулеметными рожками, смотанными изолентой. Подними руку из песка, и вот оно оружие. Почему-то очень захотелось сделать такое, но только на секунду – моментально вернулся парализующий страх, льдом сковывающий тело.
Затем смех стих, начались короткие споры. Затем опять смех, а потом по трубе что-то гулко застучало, как капли крупного дождя. Вдруг до Юры четко дошла картина того, что происходит снаружи – араб, стоящий над ним прямо с трубы мочится раненому сержанту на лицо. Но теперь вместо смеха раздалась ругань – ругался один, видимо старший. Ругался и поторапливал. Вот двигатель заглушили, опять шарканье ног, потом ключ зашелестел в багажнике, а вот и щелчок – багажник открыли и тот тихонько зашипел, поднимаясь. Понятно, почему ругался араб – ему не хотелось, чтобы его машина мочой воняла. Потом все опять спрыгнули в кювет. За прислоненным автоматом мелькнуло две пары ног, да еще тот, кто стоял на трубе с грохотом слез к ним. Значит точно трое. Негромко звякнули переброшенные автоматы. Слышна возня у сержанта. Похоже обыскивают второпях. Вот схватились и потащили – проплыло две пары ног и полы белых саванов, болтающаяся голова Макса, потом его провисшая задница, а замыкала процессию знакомая пара грязных ступней в сланцах. Юрка уже ничего не думал – казалось за него мысли диктовал скороговоркой какой-то внезапно проснувшийся черт. Да и не горел он геройствовать совсем, а уж любви к своему сержанту вообще никогда не испытывал. Пусть в Американской Армии дедовщины и нет, но вот «сержантщины» сколько хочешь, сколького от Макса за полтора года натерпелся. Ситуация то для Юрки складывается самым благоприятным образом – жив-здоров, ни царапины, да и кажись враги не заметили. Полежи себе полчасика, а как подойдет подкрепление, вылазь спокойно. Так вот, просто и логично, никто тебя не укорит, даже похвалят за проявленную находчивость.